Анатолий  Аврутин  верит,  что  поэзия  врачует  душу 

Помню сухонького, неказистого старичка с белой бородкой, который пришел в наше литобъединение (это было в Бресте, при областной газете «Заря») и попросил почитать его мемуары — рукопись страниц в пятьсот.

Первым взялся читать наш руководитель Владимир Андреевич Колесник, человек строгий и требовательный. Прочитали и другие, назначили дату обсуждения. «А как это так получилось, — спросил у автора несколько удивленный и озадаченный Владимир Андреевич, — что в ваших воспоминаниях выпал очень важный период — Великая Октябрьская социалистическая революция?» Случай имел место еще в старые, советские времена, и вопрос прозвучал далеко не праздно. Автор, по-видимому, был готов к нему, потому что сразу же принялся объяснять: «Вы знаете, дело вот в чем: я как раз в это время увлекся своей Люсей, и все эти революционные события прошли как-то мимо меня…» 

Вспомнил я об этом, так сказать, в порядке самокритики. Я ждал в конце прошлого века появления большого поэта. Но вот ирония судьбы. Становление талантливого поэта Анатолия Аврутина, по крайней мере, первые его книги прошли как-то мимо меня, о чем я, признаюсь, сожалею, а теперь он зрелый, оригинальный, признанный мастер слова. Недавно в серии «Золотое перо» вышло его избранное — «Наедине с молчанием». 

В сборник фрагментарно включены все книги автора, начиная с самой первой — «Снегопад в июле» (1979 г.) до совсем недавней — «Неказистая Родина» (2005 г.). При этом он разместил их странным образом: первую поставил в конец, а «Неказистой Родиной» и новыми стихами начал. Но я решил прочитать книгу по порядку, т.е. с конца, и она мне, сразу скажу, понравилась. 

Талант, и прежде всего талант зоркости, наблюдательности, виден уже в первых сборниках. Чувствуется, как автор внимательно всматривался в окружающий мир и замечал, что мир, как поется в песне, «не прост», что он сложен и противоречив. Даже в самом простом, обычном. 

За окном курчавятся метели. 

На еще не прибранном столе 

Чье-то недопитое веселье 

Золотится в тусклом хрустале. 

Скатерть побуревшая измята. 

Голоса на нижнем этаже… 

Сладкое вино не виновато, 

Что осталась горечь на душе. 

Автор умел большое передать через малое, вычленить деталь, подробность и оживить все глубоко нравственным чувством. Некоторые стихи и сегодня оставляют очень сильное впечатление, запоминаются, как, например, это: 

Стирали на Грушевке бабы, 

Подолы чуток подоткнув. 

Водою осенней, озяблой 

Смывали с одежки войну. 

Из грубой дощатой колонки, 

Устроенной возле моста, 

Прерывистой ниточкой тонкой 

В корыта струилась вода. 

От взглядов работу не пряча 

И лишь проклиная ее, 

Стирали обноски ребячьи 

Да мелкое что-то свое. 

И дружно глазами тоскуя, 

Глядели сквозь влажную даль 

На ту, что рубаху мужскую 

В тугую крутила спираль… 

Эти стихи цитировали многие, кто писал про А. Аврутина, а признанный мэтр Глеб Горбовский, расчувствовавшись, был особенно щедр: «Последние четыре строчки написал гений!» А казалось бы, обычная бытовая зарисовка, детское воспоминание, но в самом деле — сколько здесь правды, сколько человеческого! 

Грушевка, о которой идет речь в стихо­творении, — это микрорайон в Минске, в прошлом железнодорожный поселок, место, где А. Аврутин в 1948 году родился. Малая родина поэта. Она-то и дала исток его творчеству. Родной Грушевке он посвятил много стихов (и пишет о ней до сих пор). 

За многими персонажами поэта угадываются грушевские типы и жизненные ситуации, а также некий болезненный, травматический опыт, который он вынес из действительности тех лет. 

«Это ж Грушевка… 

Изобьют… 

Не ходите… 

Да вот мой дом…» 

И хоть семеро 

одного не ждут, 

Ждали семеро за углом. 

Чем-то под ноги. 

Шапку – в снег. 

Не по шву расползлось пальто. 

«Только раз попадешься с ней… 

Ну, проваливай, а не то…» 

Первые сборники А. Аврутина запечатлели трепет ранних впечатлений, жизненные истории, первые встречи автора с неприкрашенной правдой жизни, с ее прозой. Их отличительные черты — искренность, открытость, исповедальность, непосредственность чувств. 

В стихах А. Аврутина изначально, надо отметить, присутствовала и белорусская тема. В конце 80-х он написал: 

…Трудно? Трудно! Но я держусь, 

Хоть круты и неверны спуски. 

Ты прабач мяне, Беларусь, 

Але я гавару па-руску. 

А. Аврутин — его право — выбрал русский язык. По-русски пишет о Беларуси: 

Я с тобою не дружу, а сябрую, 

Ты — про вершы, а я про — стихи, 

Ощущая тоску вековую 

От твоей векапомнай тугi. 

Один из первых сборников А. Аврутина назывался «Поворотный круг» (1983 г.). Поворотный круг, как известно, приспособление на железной дороге (она находилась рядом с Грушевкой) для того, чтобы менять направление локомотива. «Поворотный круг» Аврутина — это вместе с тем образ с определенным эстетическим содержанием. В нем ощущалось родное, пережитое, свое, то, что запомнилось, а запомнилось многое. В каждом стихотворении обязательно можно было найти какое-нибудь «зерно правды» — и в изображении трудностей послевоенной поры, бытовых неурядиц, в образах людей, чьи судьбы и тела были искалечены войной, и в целом — в «поворотном круге» тупикового существования тех лет. 

Сама жизнь вынуждает поэта искать новые подходы к постижению внутреннего мира человека, к экзистенциальным проблемам человеческого существования, проявлять в этом смысле немало мужества. Усиление идейно-нравственного пафоса, стремление постичь «правду зерна» помогают ему острее ставить личностную проблематику, что отразилось в таких стихах, как «Прохор», «Вдова». «***В сорок пятом…», «***Щенят собрал хозяин неторопко…» и др. В них созданы портреты современников, их нравственный облик, немудрящая жизнь. Гуманист и демократ по природе своей и воспитанию, поэт воспевает в человеке героическое начало и доброту, порядочность, способность выстоять в непростых жизненных обстоятельствах и помочь другому. Совершенствуется мастерство, техника стиха, поэт находит новые, неожиданные словосочетания, синтаксические ходы, выразительные звукоряды. 

Изображение мрачных сторон социалистической действительности не поощрялось («чернуха!»), но А. Аврутин не обходил, в частности, уделив им много внимания в поэме «Осколки разбитого века», которую кто-то назвал «шокирующей». 

Каждый поэт видит мир по-своему и говорит о нем так же по-своему, находя неповторимые слова, краски, интонации. Вместе с тем каждый поэт тяготеет к тому или иному литературному поколению. Это естественно, здесь нет противоречия. В стихах А. Аврутина начального периода можно было увидеть черты поэзии «шестидесятников», стремившихся к самовыражению и собиравших «зерна правды», что было во многом запрещено и недоступно поэтам предыдущей эпохи. Поэзия 70—80-х годов уже не могла удовлетвориться «зернами правды», обаянием непосредственности. Раздумья, анализ, размышление — вот что начинало определять подход поэтов к явлениям жизни, от них требовалась реалистическая цепкость, социально-психологическая и нравственная зоркость. 

Поэзия А. Аврутина проявляет склонность глубже проникнуть в психологический «микромир» человека, в его «тайное тайных». С этой целью он погружается в самого себя, хочет разобраться прежде всего в собственной душе, раскрыть свое «я» в неожиданности составляющих его противоречий. 

Приметами нового отмечен сборник «…От мира сего» (1991 г.), в котором он делает попытку синтезировать противоречия окружающей действительности и формируемого ею человеческого сознания. 

Первый плодотворный период в творчестве А. Аврутина завершился в начале 90-х. Принципиально новой вехой на его пути стал, на мой взгляд, сборник «По другую сторону дыханья» (1998 г.). 

Куда же повернулся «поворотный круг»? Где это — «по другую сторону дыханья»? Суперметафора (или метабола) — «по другую сторону дыханья» — отнюдь не устремленность в романтическую беспредельность. Поэт остается на земле, страдая оттого, что «всю земную благодать // Дьяволу отдали на закланье…» И все-таки самая большая радость — чувствовать себя живущим, хотя и краткий срок («жизнь — не расстояние»), на этой грешной, но такой милой земле. Стихи хочется перечитывать снова и снова, они полны озарений и каждый раз вызывают все новые ассоциации. 

Внутренние, идейно-художественные сдвиги в поэзии А. Аврутина первой половины 90-х годов вызвали в ней ощутимые жанрово-стилевые перемены. Поиски его на этом рубеже в содержательном плане были не простым повторением достигнутого, а ответом на новые запросы времени. Поэта властно влекли к себе кардинальные вопросы бытия: что происходит с человеком на протяжении длительного исторического периода? Как меняются его жизненные ценности? 

Повысился, несомненно, духовный статус аврутинского слова, возрос коэффициент обобщения, энергетика стиха. Его поэзия вбирает в себя целые пласты культуры, истории, человеческого опыта, ощущение природы включает философское осмысление вечных тем. 

Теперь в качестве объекта его поэзии чаще выступает не отдельный факт, случай, происшествие, а жизнь в своей совокупности, жизнь как бытие. Сфера его компетенции как поэта — человек, его судьба и удел. 

Вначале мы говорили о структуре книги «Наедине с молчанием», автор предложил читателю подняться к истокам своего творческого созревания, одолеть путь от сегодняшнего, сложного к изначальному, простому. А может быть, это предложение или пожелание автор пока что втайне, на бессознательном, так сказать, уровне адресовал самому себе? Может быть, захочет на новой основе обобщить свой богатый жизненный опыт и обратиться к большому эпическому полотну? Бог весть! Серьезная литература, поэзия обязательно должны решать принципиальные вопросы бытия человека в данной стране, вопросы его бытия здесь и сейчас. 

Сегодня все очевиднее становится, что в искусстве никто не владеет готовыми ответами, что ответы надо искать самому. Поэты все более убеждаются, что «все впереди» и процесс познания действительности бесконечен. Они не ограничиваются, как иногда случалось раньше, внешней констатацией известных и часто бесспорных положений, а стремятся исследовать их глубже и всестороннее, увлекая за собой и читателя. 

А. Аврутина по-прежнему интересует сущность вещей, сущность мира, сущность человеческих чувств. Им руководит необходимость, обостренная временем до болезненности, отыскать истину, неотделимую от высокой нравственности и красоты, подняться до поэтического озарения. Он по-прежнему верит, что поэзия врачует людские души.