Осторожно скрипнула калитка. В ответ вислоухий Ральф тут же залился злобным лаем, сигнализируя о появлении чужака. Текли минуты, но в дом так никто и не постучался. Наспех отряхнув руки, Люба сама выглянула на крыльцо. Во дворе рядом с клумбой  стоял невысокий коренастый мужчина и с интересом рассматривал гордость хозяйки – шикарный куст «богатой невесты», распустивший накануне во всей красе свои нежно-белые цветки. 

— Вам кого? 

Обернувшись,  незнакомец пристально взглянул на женщину и замер в тревожном ожидании. Что-то близкое, но давно забытое было в его чуть тронувшей тонкие губы  улыбке и характерной манере смотреть, наклонив голову. Любе вдруг показалось, что ее сердце на миг замерло, а потом бешено заколотилось с утроенной силой. 

— Костик? Ковалев! Неужели это ты? – через несколько долгих секунд Люба, радостно всплеснув руками, потянула гостя за рукав добротного бежевого пиджака, — ну что же ты стоишь, проходи скорее в дом! 

— А что, не признала меня сразу, Любаша? – громко рассмеялся мужчина, поднимаясь на крыльцо. — Сколько ж это годков пролетело? 

— Много, Костик, ой как много! Почти два десятка уже набежало, — Люба вдруг засуетилась, вспомнив, что на ней старый выцветший халат и перепачканный мукой передник. — Ну ты тут располагайся, а я сейчас. 

Шагнув в гостиную, гость огляделся. Глаза скользили в поисках знакомых вещей и предметов, но вокруг все было другим: новым, современным. От былой обстановки не осталось и следа. Только еще больше разросшийся куст акации  под окном, всегда наполнявший гостиную прохладной тенью, напоминал о давнишнем уюте.  Люба выпорхнула из соседней комнаты в бирюзовом спортивном костюме, слегка запыхавшись и зардевшись, будто вместе с косынкой скинув с плеч еще и десяток лет. Глядя на нее, Костя попытался представить, как может теперь выглядеть та, благодаря которой эта гостиная когда-то казалась самой светлой и уютной на свете.  Все-таки сестры родные. Правда, Ника всегда была стройнее, изящнее, как бы аккуратнее вычерченная. Да и характер у нее был более резкий, взрывной: чуть что не по ней – вспыхивала как спичка. 

— Какими судьбами в наших краях? – начала расспрос Люба, усаживаясь в кресле напротив, — ты ж, я слышала, все больше за границей обитаешь. 

— Да, в Германии почти десять лет как работаю. В Витебске наездами бываю, жену с сыном навещаю. А в этот раз что-то на малую родину потянуло. Побродил по родным улочкам, на могилу к старикам заглянул. Смотрю, до автобуса еще уйма времени, вот я к вам и завернул. Когда-то ж на крыльях любви за пятнадцать минут долетал до вашего села, — засмеялся  Костя, пристально взглянув на Любу, ожидая, что она сама скажет что-нибудь про сестру, но хозяйка засобиралась на кухню: 

— Пойду хоть чаю поставлю. Пироги печь затеяла, да тесто еще не подошло,  может, бутербродов на скорую руку сделать? 

— Брось суетиться, я не голоден, да и заскочил на минуту. 

— А может, наливочки домашней, за встречу? 

— Нет-нет, спасибо, врачи категорически запретили. А помнишь, как ты однажды нас с хлопцами на свой день рождения пригласила? Костино лицо сразу прояснилось и посветлело. — Я и не знал тогда, что у тебя младшая сестра такая красавица! Весь вечер с нее глаз не сводил, только когда все расходиться стали, решился на танец пригласить.  

— Помню, конечно, я все помню, — слегка нахмурившись, полушепотом произнесла Люба. 

Еще бы ей не помнить тот злополучный вечер, после которого и начались все ее тогдашние обиды и страдания! Конечно, Ника не знала, что старшая сестра давно уже на Костю глаз положила и день рождения тот ради него затеяла, но все равно несправедливо получилось. Познакомившись тогда с Никой, Костя безоглядно влюбился,  а Любе оставалось только, кусая локти, наблюдать со стороны за их головокружительным романом. 

— Но характер у нее был, конечно, не подарок, — продолжал погружаться в воспоминания гость, — уж если что задумает – ни за что не отступит! Сколько ссор у нас с ней было не из-за чего, на пустом месте. А помнишь, как я после очередной такой размолвки у вас под окнами всю ночь просидел?  Тоже характер показывал. Ты еще мне тогда старый отцовский плащ вынесла, чтоб не околел совсем, ночи-то с заморозками уже стояли. А Ника даже в окно ни разу не выглянула… 

Зато я всю ночь с тебя глаз не сводила, — подумала Люба, но вслух сказала: 

— Так жалко ж было на тебя смотреть, как ты тогда за ней бегал! 

— Да уж, больше в жизни так ни за кем не бегал, да и не любил так… Все равно, хорошее было время, — немного помедлив, с грустью в голосе сказал Костя. —  Ну а ты как живешь? Смотрю, в родительском доме осталась, все переделали вы тут. 

— Ну да, облагородили, можно сказать. У мужа моего руки золотые, агрономом в колхозе работает, уважают его все. Повезло мне с ним, знаешь, живем душа в душу. Сын на экономиста в столице учится, я бухгалтером в сельсовете работаю. Все путем, как говорится. 

— А с Никой ты видишься? Где она теперь? – наконец решился спросить Костя. 

— Ты же знаешь, мы с ней никогда толком не ладили. Когда ты тогда уехал, она как шальная стала – то с одним закрутит, то с другим. Без разбору, как будто все равно ей стало. Замужем два раза была, правда, деток так Бог и не дал. Сейчас в Минске с крутым бизнесменом живет. Приезжала сюда с полгода назад, расфуфыренная вся, на «мерседесе». А глаза печальные, как у собаки побитой, сникшая вся какая-то. Ты лучше про себя расскажи. Как у тебя-то жизнь сложилась? 

— Да что рассказывать, хвастаться особо нечем. Женился наспех, назло наверное. Когда опомнился, сынок уже в люльке кричал. Кроме него, ничего нас с женой и не связывало. В работу с головой ушел, меня в Мюнхен на стажировку послали. Там хорошо себя зарекомендовал, предложили еще на год остаться. Дела пошли хорошо, решил насовсем туда перебраться. Так что теперь навещаю жену с сыном пару раз в год,  но с каждой поездкой все больше понимаю, насколько мы друг другу чужие. Материально я их полностью обеспечиваю, с этим у меня проблем нет. Ну а по сердцу  так никого больше и не встретил. Не знаю, — Костя вдруг поднялся и взволнованно зашагал по комнате, — если б я тогда не уехал, может, все сложилось бы по-другому. И у меня, и у Ники. А может, и нет. Мы ведь взрослеем, набираемся ума, опыта, и нам начинает казаться, что вот теперь-то мы поступили бы иначе. Но, по-моему, это иллюзия, самообман. Ничего бы мы не исправили, а будь снова молоды, опять спороли бы ту же горячку. Молодость, на то и молодость, чтобы совершать спонтанно глупости. В этом, наверное, ее главная прелесть. И именно этой горячки рассудка нам потом так не хватает. Хотя, что тут гадать, все равно ничего теперь уже не изменишь… 

— Так что ж тогда между вами произошло? – стараясь скрыть дрожь в голосе, хрипло спросила Люба. 

— Да я сам толком ничего не понял. Все было хорошо, сама ж видела. И вдруг письмо от нее нахожу в почтовом ящике. Пишет, что не может со мной встречаться, мол, нет больше сил обманывать и меня, и себя. А все это время  со мной была, чтобы другому отомстить и заставить ревновать. Я думал, что с ума сойду, психанул страшно. Нет, чтоб пойти, поговорить, во всем разобраться. Так я вещи в рюкзак побросал и махнул к дядьке в Витебск. А там городская жизнь водоворотом закрутила, боль потихоньку улеглась, потом женился… 

— А ты уверен, что это она то письмо написала? 

— Абсолютно уверен. Там деталь была одна такая, только нам двоим известная. Понимаешь, мы с ней однажды в лесу заблудились, далеко от дома отошли, километров на десять. Долго выйти не могли, шли по бурелому какому-то, и вдруг — полянка! А на ней полно ягод,  красненьких таких, с косточкой, на малину похожих. Ника  сказала, что это костяника – очень редкая в наших местах ягода. Мне они тогда жутко вкусными показались, а еще больше название понравилось: прямо про нас с ней – Костя и Ника. Или Костина Ника. С тех пор я часто Нику, когда были наедине, своей Костяничкой называл. Она ведь тоже как та ягода была: яркая, терпкая, да с косточкой внутри, со стержнем. Так то письмо и было Костяникой подписано.   

Повисла долгая пауза. Костя мысленно снова бродил по той лесной полянке, где впервые в жизни ощутил вкус костяники и нежного прикосновения девичьих губ. А Любе вдруг захотелось все рассказать. Всю правду: кто на самом деле был автором того письма, оказавшегося роковым, а еще, как ей было нестерпимо больно слышать почти каждый вечер страстный  прощальный шепот влюбленных у калитки их дома.     

— Ладно, Люба, побередили мы с тобой старые раны и хватит. Пойду, а то на автобус опоздаю. Завтра утром улетать обратно в неметчину, — засобирался гость, глянув на часы. – Я очень рад, что встретился с тобой, поговорил. Знаешь, эти воспоминания, наверное, самое дорогое, что у меня в жизни осталось. Если увидишь Нику, передай привет от меня, скажи, что я ничего не забыл, все помню… 

Уже у калитки Люба неожиданно для самой себя попросила гостя черкануть свой заграничный адрес. Так, на всякий случай. 

Этой ночью она так и не смогла заснуть. Перед глазами все время стоял Костя. Годы добавили к его облику много новых, незнакомых штрихов, но странное дело: стоило этому серьезному, грузному мужчине заговорить о Нике, как лицо его светлело, он снова становился похожим на того, до одури влюбленного, восемнадцатилетнего паренька. И Люба в сотый раз задавалась вопросом, на который, к сожалению, не было ответа: как бы сложилась жизнь всех троих, не напиши она того злополучного письма? Возможно, Костя с Никой жили бы счастливой семейной жизнью и у Любы все получилось бы по-другому. Ей было стыдно говорить Косте, что муж от нее давно ушел, а сын, ввязавшись в какие-то темные дела, уже год как бегает и от милиции, и от своих дружков. Почему-то последнее время свои жизненные неудачи Люба все чаще стала связывать со злом, когда-то по глупости причиненным двум близким людям. И тем сильнее ей хотелось что-нибудь исправить, как-то загладить свою вину. Бога она давно молила о прощении, а вот встретиться и откровенно поговорить с сестрой не решалась. Да и что бы это изменило? Той ночью, после неожиданного появлении Кости в их доме спустя почти двадцать лет, Люба наконец-то приняла решение. Все обдумав, на рассвете она вырвала из старой тетради листок и взялась за ручку...